Гражданин! Мать - это республика, а папа - стакан портвейна.
Чёрные Паруса, пропущенная сцена в районе эпилога.
______________________________________________________________________________
Она долго разглядывает себя в зеркале — поворачивается так и сяк, расправляет юбку. Гладит кончиками пальцев вышивку на лифе: лилии и гиацинты, и ещё какие-то цветы, названий которых она и знать не знает. Ей нужно привыкнуть к этому наряду. Не к тому, что она в нём выглядит превосходно (ещё бы), а к мысли о том, сколько стоит это платье и тем более — ожерелье у неё на шее. Ай да она. Приличная светская дама — кто бы мог подумать ещё пару лет назад. Из приличной провинции, где, разумеется, нет никаких пиратов. А что у капитана Рэкхема в трюме припасён чёрный флаг с черепом и костями — это так, по старой памяти.
Тот самый флаг, который нарисовала Шарлотта.
Порой Иделль вспоминает свою подругу — мечтательную, наивную. Кто её помнит? Это людям вроде Рэкхема, которые умные книжки читают, может взбрести в голову, что надо непременно попасть в одну из таких вот книжек, стать частью истории всего белого света. Что надо прочим? Еды разве что и денег, и крышу над головой. И вот поди же — может, саму Шарлотту и помнит только она да остальные девочки, а флаг, который она нарисовала, знают и боятся его. Только, пожалуй, проку от этого мало, когда тебя самой давно нет. Но всё равно Иделль мысленно обещает: если кто-нибудь спросит, кто же нарисовал знамя Рэкхема, она расскажет. Не получается и не хочется верить в то, что это совсем ничего не значит...
Должно быть, многовато она в последнее время общается с Рэкхемом.
— Чёртов галстук, — ворчит Огастес. — Никогда не разберусь, как его...
— Разберёшься, — заверяет Иделль, — придётся.
Сейчас разбираться уже некогда, поэтому она завязывает ему галстук сама.
— Раскусят они меня, — обречённо бормочет Огастес.
— Не раскусят. Не раскусили же, когда мы сведения для Вейна собирали.
И меня не раскусили, когда я тебя охмуряла, чтобы ты и твои люди присоединились к команде Рэкхема, думает она. А впрочем, наверное, Огастес давно уже понял. Ей не хочется об этом говорить, но нравится верить, что он понял и то, что сейчас это уже не имеет значения.
Она уже почти не чувствует себя глупой из-за того, насколько для неё важно, чтобы он это понимал.
— Ну вот, — Иделль поправляет ему воротник, и о, она знает, как ему улыбнуться, чтобы он и думать забыл обо всяких глупостях. — Вы прекрасно выглядите, господин губернатор.
Огастес, просияв, целует ей руку:
— Как и вы, миссис Фезерстоун.
Она уже почти не чувствует себя глупой из-за того, как приятно ей слышать это обращение.
______________________________________________________________________________
Она долго разглядывает себя в зеркале — поворачивается так и сяк, расправляет юбку. Гладит кончиками пальцев вышивку на лифе: лилии и гиацинты, и ещё какие-то цветы, названий которых она и знать не знает. Ей нужно привыкнуть к этому наряду. Не к тому, что она в нём выглядит превосходно (ещё бы), а к мысли о том, сколько стоит это платье и тем более — ожерелье у неё на шее. Ай да она. Приличная светская дама — кто бы мог подумать ещё пару лет назад. Из приличной провинции, где, разумеется, нет никаких пиратов. А что у капитана Рэкхема в трюме припасён чёрный флаг с черепом и костями — это так, по старой памяти.
Тот самый флаг, который нарисовала Шарлотта.
Порой Иделль вспоминает свою подругу — мечтательную, наивную. Кто её помнит? Это людям вроде Рэкхема, которые умные книжки читают, может взбрести в голову, что надо непременно попасть в одну из таких вот книжек, стать частью истории всего белого света. Что надо прочим? Еды разве что и денег, и крышу над головой. И вот поди же — может, саму Шарлотту и помнит только она да остальные девочки, а флаг, который она нарисовала, знают и боятся его. Только, пожалуй, проку от этого мало, когда тебя самой давно нет. Но всё равно Иделль мысленно обещает: если кто-нибудь спросит, кто же нарисовал знамя Рэкхема, она расскажет. Не получается и не хочется верить в то, что это совсем ничего не значит...
Должно быть, многовато она в последнее время общается с Рэкхемом.
— Чёртов галстук, — ворчит Огастес. — Никогда не разберусь, как его...
— Разберёшься, — заверяет Иделль, — придётся.
Сейчас разбираться уже некогда, поэтому она завязывает ему галстук сама.
— Раскусят они меня, — обречённо бормочет Огастес.
— Не раскусят. Не раскусили же, когда мы сведения для Вейна собирали.
И меня не раскусили, когда я тебя охмуряла, чтобы ты и твои люди присоединились к команде Рэкхема, думает она. А впрочем, наверное, Огастес давно уже понял. Ей не хочется об этом говорить, но нравится верить, что он понял и то, что сейчас это уже не имеет значения.
Она уже почти не чувствует себя глупой из-за того, насколько для неё важно, чтобы он это понимал.
— Ну вот, — Иделль поправляет ему воротник, и о, она знает, как ему улыбнуться, чтобы он и думать забыл обо всяких глупостях. — Вы прекрасно выглядите, господин губернатор.
Огастес, просияв, целует ей руку:
— Как и вы, миссис Фезерстоун.
Она уже почти не чувствует себя глупой из-за того, как приятно ей слышать это обращение.
-
-
25.08.2017 в 20:50-
-
25.08.2017 в 21:10-
-
25.08.2017 в 21:13luksofors, я тоже и очень рада, что для них все закончилось именно так как закончилось (я-то весь сезон боялась, что их могут пустить в расход)
-
-
25.08.2017 в 21:18