Гражданин! Мать - это республика, а папа - стакан портвейна.
Ещё багаж. А то на Хогнете почти ничего из этого нет.
"Человеческое счастье", AU в стиле "Людей-Х", вырванный из контекста кусок, G, Сантана и Арти
- Привет, - Арти опустился на ступеньки рядом с Сантаной. Та равнодушно взглянула на него и тут же снова отвернулась. – Могу я присесть? В смысле, не помешаю?
- Ты уже присел, - буркнула девушка. – Пока не мешаешь, можешь попытаться продолжать в том же духе.
Помолчали. Слышно было, как громыхают, проезжая по шоссе за холмами, машины. Порыв ветра ударил в лицо, прихватив с собой сор и песчинки. Арти потёр оба глаза – живой и механический – и покосился на Сантану. Та сидела, отстранённо уставившись в одну точку, и, кажется, совсем не мёрзла в своём открытом, бесстыдно облегающем наряде. Сантана почти никогда не носила одежду с длинным рукавом – большинство лезвий было сосредоточены именно на коже рук. Точнее, под ней. Когда всё спокойно.
- Я провёл повторный анализ. Чтобы удостовериться, что ошибки нет, - осмелился всё-таки нарушить тишину Арти.
- Вот как? И что, нет её?
- Кого?
- Ошибки, сам же сказал.
- А, ну да. То есть, нет. Ошибки нет, - Арти побарабанил пальцами по ступеньке, на которой сидел. – И всё идеально сходится с тем, что она сама рассказывала. Шугар и вправду ваша дочь. Её выносила Бриттани. Её биологический отец – Финн...
- Что такого произойдёт между мной и Хадсоном через пять лет, что я выберу его отцом нашей с Бритт дочери? – раздражённо перебила Сантана. Исследователь пожал плечами – то ли действительно не понял, что вопрос риторический, то ли притворился, что не понял:
- Понятия не имею. Серьёзно, это единственное, что тебя волнует?
- Конечно, - Лезвие коротко и мрачно рассмеялась, и Арти поёжился: судя по всему, неуязвимая Сантана Лопез была на грани истерики. Женских истерик он не любил и боялся как явления, с которым неясно, как бороться. – Что ещё может меня волновать, когда у меня вдруг появляется пятнадцатилетняя дочь, пришедшая из будущего, где исполнились голубые мечты генерала Сильвестр и всех мутантов перебили?
- Не всех.
- Окей, остались те, кто в концлагерях. Замечательно.
- Замечательно даже не это, а вот что, - Арти вынул из одного из карманов своей неизменной жилетки диктофон, как две капли воды похожий на зажигалку, и нажал на кнопку. Зазвучал тонкий девичий голосок, заставивший Сантану чуть вздрогнуть:
- Раскол. Всё началось с развала команды. А потом... потом у вас была возможность предотвратить весь этот комшар, така-а-я возможность! Всё как на блюдечке лежало. Но вы её упустили, причём... глупо так. Ой, ты что, записываешь?
Кнопка снова щёлкнула.
- Похоже на то, что твердит нам мистер Шу. Давайте снова объединимся, ла-ла-ла.
- Уже. Ведь ты, и Бриттани, и Мерседес... вы вернулись, верно?
- Пока, - отрезала Сантана. – Пока.
Взрослая дочь. У неё. Это Бритт, кажется, восприняла всё как должное – её вообще хоть чем-то возможно удивить?! А для неё – как камнем по башке. Странно оттого, что это правда, странно слышать, как взбалмошная девчонка, поначалу так её раздражавшая, называет её мамой – она вообще в курсе, как это выглядит, между ними даже десяти лет разницы нет! И тоскливо, бесконечно тоскливо знать, что всё у них было. Была семья, был ребёнок...
И была смерть. Жили недолго – счастливо? – и умерли в один день. Только Сэм и Мерседес из всего Хора были в живых, когда телепатка по имени Бет Коркоран помогла Шугар Лопез перенестись в прошлое на двадцать лет назад, чтобы... всё исправить?
- У нас тут всё равно всё на соплях держится. Финн с Блейном скоро друг друга прикончат. Мэтт мёртв. Сэм...
- Сэм вернётся, - убеждённо заметил Арти. Лезвие хмыкнула:
- Бросит человеческое счастье ради того, чтобы снова присоединиться к команде неудачников, возомнивших себя супергероями? Точно?
Арти не ответил. Человеческое счастье... То, что стопроцентно не грозит никому из них. Не потому, что они ведут битву, которую, как теперь известно, проиграют. Просто не может быть человеческого счастья у девицы, которая умеет превращать свою кожу в миллионы острейших лезвий – будь она хоть трижды сногсшибательная красотка. У парня, чьи ноги ниже колена и левый глаз заменяют уродливые механические протезы – будь он хоть трижды гениальный учёный.
- Точно. Мы его друзья или как? А Квинн – Квинн тоже вернётся. Рейчел её хоть из-под земли достанет.
- Рейчел кого хочешь достанет.
Абрамс усмехнулся:
- Что есть, то есть... Слушай, я пойду к нашим. Ты... здесь останешься?
- Здесь, здесь. Хотелось бы побыть одной.
- Ладно.
Человеческое счастье, которое было у них с Бриттани. Порвать с прошлым, сохранить друзей, посадить дерево, построить дом. Родить... великовозрастную дуру, которая убеждена, что виртуозно управляет своими способностями, а сама чуть не разнесла к чертям весь особняк. Всё, чего им всё равно не видать.
Если они упустят тот шанс, который как на блюдечке лежал. Будет лежать.
- Эй, подожди. Хочу послушать, что вы там такое умное придумаете, - Сантана протянула к уже собравшемуся уходить Арти обе руки. – Помоги мне встать. У меня ноги болят.
- Лезвия только не выпускай, - попросил Арти. Девушка дёрнула плечом:
- Тебе подойдёт механическая ладонь.
- Очень мило, - Арти, нахмурившись, тем не менее, помог ей подняться с лестницы. – Не-а, с меня пока хватит... Так мы идём наверх?
- Идём, идём. Сам шевелись.
А Сэм – Сэм наверняка вернётся. В конце концов, друзья они все или как?..
Бриттана без названия, G, мелькает Гарепоттер- Да, Мерседес, - говорит Бриттани, прижимая телефон к уху плечом и складывая вещи в маленькую сумочку. – Понятно. Нет, что ты, всё нормально, правда. Надеюсь, у вас всё пройдёт хорошо. Ага. Ну, пока.
Сантана лениво приподнимает голову. Валяться на кровати в платье, в котором собираешься идти в кино, должно быть, не очень разумно. Плевать – ухоженность ей сегодня по образу не положена, да и вряд ли она ещё хоть раз в жизни наденет это. Хвала небесам, фильм, который они с Бритт сегодня собираются смотреть – последний в череде историй про мага-очкарика. Чего Бриттани так приглянулся этот «Гарри Поттер»? Фильмы как фильмы, книги как книги... тем более, из книг она прочла лишь первые четыре.
Но это же Бриттани. Ради неё можно стерпеть и дурацкую идею с костюмами. Ох, сколь правы сегодня те, кто когда-либо называл Сантану Лопез ведьмой...
- Ну, что Мерседес? – интересуется Сантана. Поднимает руку, смотрит, как переливается на свету глянцевый чёрный лак для ногтей. Бриттани, присев рядом на кровать, мотает головой:
- У неё изменились планы. Азимио позвал её в кафе; естественно, она согласилась.
- Азимио? – Сантана изумлённо хмурится. – А не Шейн, нет?
- Ох, точно. Шейн. Они так похожи, постоянно их путаю...
Бриттани грустно, и пусть она не пытается это отрицать.
- Забей, - Сантана утешающе проводит ладонью по щеке подруги. Бритт жмурится – ни дать ни взять, кошка. – Без них будет даже лучше, увидишь.
- Может быть, - Бриттани задумчиво пожимает плечами. – Я просто думала... было бы классно всем вместе сходить. Чтобы все наши, понимаешь?
«Армия Шустера», думает Лопез. «Сокращённо – АШ. Что может расшифровываться также как Армия Шизанутых».
- Раз уж все такие занятые – пускай катятся. Вот, кстати о катании – у нас зато будет свой собственный Гарри Поттер. Увечный малость – ну так война же...
- Ты про Арти? Не надо так о нём, - недовольно поджимает губы Бритт.
- Ладно, ладно.
Они садятся рядышком, и Бриттани, вооружившись чернильной ручкой, рисует на руке Сантаны Чёрную Метку. Старается, то и дело поглядывает на найдённый и распечатанный специально для этого образец. Ручка то почти колет, то касается совсем легко, щекотно. Сантана героически пытается не шевелиться.
- Я и не в обиде ни на кого, - снова заговаривает Бриттани, заканчивая рисовать. – Разве только Рейчел могла бы не говорить, что...
- Рейчел – тупица. Выскочка вроде этой Грейнджер. Забудь.
- Тебе не нравится Гермиона? Мне казалось, её все любят.
- Представь себе, не нравится. Беллатрикс, впрочем, тоже. Она шикарна, конечно, но больная на всю голову.
- А хоть кто-нибудь из персонажей тебе нравится? – Бритт засовывает ручку в кислотно-розовую карандашницу в виде ежа.
Переодетая в «больную на всю голову» Сантана окидывает подругу взглядом – от туфелек и полосатых гольфов до ярких серёжек и странных очков на носу.
- Мне нравится Луна, - заключает она.
Бриттани улыбается.
Бриттана, кроссовер с фильмом "Люди-Х: последняя битва", PG. Написано на all-fest по заявке: "AF1-4. Бриттани/Сантана. Кроссовер с "X-men". Хор - ученики Ксавье. Девочки помогают друг другу научиться контролировать способности. Какие - на усмотрение автора".
Её будят доносящиеся отЕё будят доносящиеся откуда-то издалека крики. Стрекоза рывком садится в постели, пытаясь понять, приснилось ей это или нет – или, может, она до сих пор спит, и ей только кажется, что она проснулась?
- Сантана! – громким шёпотом зовёт она и стучит по лесенке, ведущей на второй этаж их кровати. – Сантана!
- Её здесь нет, - Наяда, спящая на верхнем этаже второй кровати, находящейся в их спальне, тоже проснулась и теперь, отбросив одеяло, спускается на пол.
- Девочки! – сонно бормочет Аква и трёт глаза. – Что происходит?
- С Сантаной беда, Тина, - хмуро бросает Наяда. В коридоре – голоса, шаги; теперь ясно, что это точно не сон.
- Нет, - Стрекоза упрямо качает головой. Она, в отличие от Квинн Фабрей по прозвищу Наяда, не телепатка и будущее предвидеть тоже не умеет. Она не спорит с Квинн – ей просто не хочется верить в то, что с Сантаной что-то стряслось. – Нет...
Выскочив из комнаты, она замечает много мутантов, спешащих в общую гостиную – и бежит туда же, босиком по холодному полу; Квинн и Тина торопливо шагают позади. Войдя в гостиную, Стрекоза пробирается сквозь толпу, осторожно, но целеустремлённо расталкивая всех локтями, и, наконец, видит подругу – та сидит на диване и рыдает взахлёб, закрыв лицо руками. Стрекоза бросается к ней, но Сантана в ужасе отклоняется в сторону и сжимается, обхватив колени рукми и пряча лицо:
- Нет, Брит! Не подходи ко мне!
Только теперь Бриттани замечает Пака. Его поддерживают под руки Шторм и Россомаха и, кажется, собираются отвести его в больничное крыло. Руки Ноа, его грудь – в мелких порезах, в крови; на руках Сантаны и её шёлковой ночной рубашке тоже кровь, но порезов нет.
- Я ничего не делал... просто обнял... а она... – растерянно бубнит Пак.
- Я не хотела! – всхлипывает Сантана. Бриттани снова протягивает руку, чтобы погладить подругу по голове, но та опять уклоняется, не даётся. – Я нечаянно... оно само, я не знаю, как так вышло... Уйдите все! – неожиданно злобно кричит она, оглядывая собравшихся. – Убирайтесь! Не прикасайтесь ко мне!
Стрекоза отступает назад. Сантану сейчас действительно лучше не трогать. Во всех смыслах, наверное.
***
- Они знают не больше, чем я, - бесцветным тоном говорит Сантана. Она всё ещё лежит в кровати; Наяда и Аква уже ушли, Брит, одетая и с сумкой на плече, не желая идти на урок без подруги, стоит на лесенке, опираясь локтями на бортик кровати Сантаны. – Какого хрена мне надо было полночи лежать на кушетке со всякими датчиками на теле, если никто всё равно не может мне объяснить, почему я больше не контролирую свои способности?
Старинный обычай школы Чарльза Ксавье «для одарённых детей» - награждать каждого мутанта кличкой, отражающей его способности. Ну, или просто пафосной и впечатляющей, как у Квинн. Прозвище Сантаны скорее по способностям – Лезвие. Иногда на её коже появляется множество маленьких, острых-преострых лезвий. Насколько Брит знает – а она особо не вникала в подробности, поскольку подозревала, что ничего не поймёт, да и вообще придерживалась мнения, что мутацию лучше и приятнее воспринимать как чудо природы – дело в особенностях кожного покрова, никакого металла, как у Россомахи, в организме Сантаны нет. И лезвия правильнее было бы называть иглами, как у дикообраза или ежа. Но для игл они толстоваты, да и прозвище уже приклеилось.
Раньше лезвия появлялись исключительно тогда, когда Сантана того желала. Но в последнее время с ней творилось что-то непонятное.
- Ты пойдёшь на занятия? – интересуется Брит. Сантана поджимает губы:
- Нет. Не хочу. Не хочу ни с кем пересекаться.
- Ты же не можешь всю жизнь ни к кому не прикасаться.
- А что мне тогда делать? От меня и так все шарахаются уже, - огрызается Сантана, поднимая голову с подушки и опираясь на локоть. – Смотри: сначала Рейчел, потом ты, теперь Пак... В следующий раз я точно кого-нибудь убью. И никто не поверит, что я этого не хотела.
Стрекоза задумчиво разглядывает подругу, потом переводит взгляд на открытое окно.
- Знаешь что... ты права. Не пойдём на уроки. По крайней мере, на первый.
- Нет, ты-то иди...
- Пойдём посидим в саду, на нашем месте. Может, что-нибудь придумаем, - Бриттани протягивает Сантане руку. – Идёт?.
Лезвие несмело улыбается.
- Ну... идёт. Подожди, я оденусь.
Бриттани вопросительно смотрит на неё, ожидая, когда подруга возьмёт её за руку.
- Не надо этого, Брит. Я могу опять... опять сделать тебе больно.
Правая ладонь Стрекозы всё ещё в тонких красноватых шрамах.
- Возьми хотя бы за палец. Мизинцем за мизинец. Это ведь не прикосновение вообще, так... ерунда.
- Ты как ребёнок, Брит-Брит, - смеётся Лезвие.
И цепляется своим мизинцем за её.
***
- Давай подумаем вместе над тем, как можно избежать того, чтобы ты снова кого-нибудь порезала, - предлагает Стрекоза. Они сидят на лавочке, почти окружённой стеной из кустов – самое укромное место в саду. Наверное, мало кто, помимо них, знает о его существовании. – Я понимаю, предложение подумать немного странно звучит из моих уст. Но...
Лезвие натянуто улыбается. Умственные способности Бриттани – притча во языцах. То, что квадратный корень из четырёх – это радуга, а Арти – реинкарнация покойного Профессора Икс, давно уже стало народными приколами их школы. Только такой, как Брит, позволительно сказать суровому Россомахе, что он похож на её кота, особенно когда курит, и возможно остаться после таких заявлений живой. Лезвие и сама нередко подтрунивает над подругой – но не любит, когда это делают другие. Они не знают грани. А многие из них, кто мало общался с Брит или не общался с ней вовсе, не знают и того, что временами она может быть поумнее иных.
- Окей, давай. Только это ни к чему не приведёт.
- Ну почему же? Вдруг мы случайно найдём ответ? – упорствует Брит. Её наивная вера в то, что всё может наладиться, одновременно смешит и успокаивает Сантану. - Расскажи про те случаи, когда лезвия появлялись, но ты этого не хотела.
- Я ведь уже рассказывала.
- По отдельности. А теперь давай про все разом.
- Думаешь, можно выявить что-то общее? Да нет его. Просто я всякий раз не думала вообще об этих идиотских штуках, а они вылезали. Я всегда о чём-то постороннем думала: с Рейчел – как она меня задолбала, с тобой – что сейчас мы пойдём в гостиную и отвоюем лучшие места у телевизора, с Паком... господи, да о чём я в тот момент могла думать, ну понятно же, что о сексе. Я никому не желала зла... то есть Рейчел желала, конечно, но я не собиралась сама делать ей больно. Я просто хотела, чтобы она голос потеряла – тогда она заткнулась бы...
- Ну ладно. А что ты чувствовала? Когда прикасалась к нам? Я имею в виду не раздражение там или радость, а...
- А что можно чувствовать, когда кого-то трогаешь? Что тепло. Или, если руки холодные, прохладно. Чувствовать, шершавая кожа у человека или гладкая. Всё. Я не понимаю, к чему ты клонишь.
- Может, если когда тебя трогают, ты научишься убеждать себя, что ничего не чувствуешь... – задумчиво тянет Бриттани. – Может, тогда лезвия не будут появляться. Они ведь реагируют только на прикосновения. А если представить, что прикосновения нет...
- Бред какой-то. Это же невозможно.
- Почему? Вот, смотри, - Стрекоза накрывает руку Лезвия своей. – Что ты чувствуешь?
Сантана хмурится:
- Убери руку, Брит.
- Что ты чувствуешь, Сантана?
- Тепло. Приятно. И руки у тебя нежные.
Бриттани невольно улыбается. Ей нравится слышать это. Особенно от Сантаны. Но сейчас надо думать о другом.
- Попробуй отвлечься. Представь, что это не рука, а, я не знаю... шарф.
- Ага. Шарф. А ты, следовательно, Курт, да, Брит?
- Нет, просто... ай!
Капелька крови, переливаясь, краснеет на белой коже. Сантана в ужасе сжимается в комок.
- Опять, - напуганно шепчет она и с ненавистью смотрит на свою руку. Острие уже исчезло. – Видишь, опять...
- Ничего, - Стрекоза легкомысленно вытирает руку о джинсы. – Попробуем снова...
- Нет, - Лезвие улыбается как-то непривычно, не счастливо и не ехидно, а грустно. – Не попробуем.
Бриттани вздыхает. Ну вот, настроение Сантаны опять испорчено.
- Жаль, что я не могу ничего сделать для того, чтобы тебе стало лучше.
- Станцуй для меня, Брит. Ты же знаешь, я люблю смотреть, как ты танцуешь.
У Бриттани сейчас нет особого желания танцевать. Но она встаёт, отходит чуть в сторону и, представляя, что слышит музыку, начинает кружиться. Вскидывает руки, выгибается, припадает к земле, молниеносно поднимается. На ней топ с открытой спиной, и хрупкие на вид, но выносливые и сильные стрекозьи крылья ничто не стесняет; Бриттани расправляет их и начинает медленно подниматься в воздух, не переставая кружиться. Танец и полёт – два занятия, которые нравятся Брит, наверное, больше всего в жизни, а их объединение – тем более. Сантана наблюдает с земли; даже сверху Стрекоза видит, что глаза подруги блестят, снова блестят, и это так замечательно, что ей приходит в голову: если надо будет танцевать вечно для того, чтобы Лезвие не грустила, она будет это делать.
Она танцует в воздухе ещё некоторое время, а потом спускается на землю – в шаге от Сантаны. И, не касаясь её руками, не прижимаясь, не подходя слишком близко – дотягивается и целует в губы. Сантана отвечает не так, как обычно – не жадно и требовательно, не покусывая чужих губ, а нежно и спокойно. Как будто... благодарно. Устало.
- Видишь, - шепчет Бриттани, отстраняясь, - ничего же не случилось. Это потому, что ты не думала о том, что чувствуешь, когда к кому-то прикасаешься.
- Это потому, что на губах у меня нет лезвий, Брит. Я не могу ничего не чувствовать, когда целуюсь. Особенно с тобой.
Бриттани смущённо улыбается. Она знает, что многие мальчики в школе целуются лучше – сама проверяла. Но ей приятно, что Сантана выделяет именно её. Они возвращаются в дом, сцепившись мизинцами; Сантана думает о том, что надо будет как-то объяснить, почему их не было на первом уроке, и что, возможно, не всё так плохо, как казалось ночью.
Бриттани думает о том, что не бросит Сантану. Что бы ни случилось. Никогда.
Мерседес/Квинн, PG. Написано на all-fest по заявке: "AF1-27. Мерседес/Квинн. Что происходило в доме Мерседес после переселения туда Квинн." Попахивает неканоном - в сериале Квинн вроде как заселили не в одну комнату с Мерседес, а в свободную.Квинн не хочет быть кому-либо в обузу.
- Ну вот, моя каморка, - стараясь говорить небрежно и не показывать того, что она чуточку напряжена, произносит Мерседес. «Каморка», на самом-то деле, очень даже уютная, хоть и небольшая, комната, но Мерседес не уверена, что гостье понравится. Мебель далеко не новая, местами обшарпанная – с первого взгляда не заметно, но тем не менее. Куча рамок с фотографиями на стенах – больше, чем надо, возможно. Все горизонтальные поверхности заставлены безделушками, завалены всякой ерундой; повсюду лоскуты ткани, катушки, мотки тесёмок. Старая громоздкая швейная машина в углу. Больше похоже на обитель сумасшедшего модельера – или просто сумасшедшего. На любителя, должно быть. Тем более что у Квинн-то наверняка в комнате всегда был идеальный порядок – под стать хозяйке.
Но Квинн не так безупречна, как может показаться тому, кто с ней не знаком. Безупречные девушки беременеют, только когда школа уже позади. И родители у безупречных девушек соответственные – а не ублюдки, которые выгоняют дочь на улицу вместо того, чтобы поддержать её в трудную минуту... И Квинн, кажется, её новое жилище очень даже нравится. Но она всё равно явно чувствует себя не в своей тарелке.
- Будешь спать на вот этом диване. Устраивает?
- Да, конечно! Только чей он? Я что, кого-то, так сказать... выживаю?
Мерседес смеётся:
- Расслабься! Он для гостей. Когда к нам приезжает бабушка, её вечно подселяют ко мне.
Квинн несмело улыбается и ставит на пол свою сумку с вещами.
Квинн не хочет злоупотреблять ничьим гостеприимством.
- Я помогу, можно? – Квинн заглядывает на кухню. Мерседес и её мать готовят обед: миссис Джонс суетится у плиты, сама Мерседес за столом ловко и быстро режет овощи для салата. Мерседес уже собирается выдать что-нибудь снисходительное типа «да сиди уж, ты только приехала», но мать её опережает:
- Было бы очень любезно с твоей стороны, дочка.
«Дочка». Мать встречает всех её друзей так, точно знает их тысячу лет. Интересно, такая фамильярность действительно всем нравится? Но Квинн рада такому отношению – тёплому, может быть, в последнее время непривычно тёплому для неё. И мягкая улыбка на её лице заставляет Мерседес забыть все «а может». Она никогда прежде не испытывала особого смущения, принимая дома друзей – и начинать не надо.
- К нам сегодня придут родственники. Ты готова к большому шумному чёрному семейному ужину?
- Я впишусь? – смеётся Квинн, нарезая салат. Мерседес подмигивает:
- Не бойся, среди нас нет расистов.
Ей приятно видеть Квинн радостной – наконец-то радостной. Почему некоторые утверждают, что беременные женщины нехороши внешне? Квинн похожа на прекрасную волшебницу.
Квинн хочется быть красивой – насколько это возможно в её положении.
- Я похожа на пивной бочонок на ножках, - бормочет Фабрей, выбирая наряд к ужину.
- Не пори чушь, милая. Кто тебе это сказал?
- Сама вижу.
- Тогда надень очки, потому что ты явно видишь что-то не то. Эй, чего стряслось?
Квинн, вдруг переменившись в лице, опускается на кровать Мерседес, держа руку на голом животе.
- Ой...
- Ну что? – нетерпеливо восклицает та, взволнованно присаживаясь рядом. Силы небесные, неужели ей плохо? Сердце Мерседес колотится быстро-быстро; рука находит руку Квинн и крепко сжимает её. – Что с тобой, Квинн?
- Ничего... Не волнуйся так. Просто ребёнок пихается. Это всегда так странно... Я дура, да?
- Вовсе не дура, - облегчённо возражает Мерседес. – Только не вздумай больше меня пугать, окей?
Квинн торопливо кивает.
- Вот... Чувствуешь? – она прижимает ладонь подруги к своему животу. Он почему-то кажется горячим-горячим, кожа – нежная; Мерседес кажется, будто её ладонь обжигает этим ласковым жаром, и он ползёт по её руке не то выше, выше – к сердцу, не то ниже, куда-то к животу. Ей становится неловко от этого странного ощущения, но руку она не отдёргивает.
- Да. Чувствую.
Квинн отрешённо смотрит в окно.
- Я иногда думаю... вот отдам я её кому-то, - наконец произносит она. – А вдруг это будут недобрые люди? Я боюсь представлять, что её жизнь сложится плохо, но... я же не могу её оставить себе. Я боюсь. И отдавать – боюсь.
- Ох, Квинн, - бормочет Мерседес, чувствуя себя вконец несчастной и бесполезной из-за того, что никак не может помочь. И они сидят на кровати некоторое время, обнявшись – пока не вспоминают, что скоро придут гости.
...Потом, за столом, когда отец Мерседес – высокий, тучный, громкоголосый мужчина – упоминает о том, что его дочь и эта «вот эта славная мисс» поют в школьном хоре, все собравшиеся принимаются упрашивать девушек спеть, Мерседес неуверенно затягивает „Smooth operator” Шаде; Квинн подхватывает, голоса подруг переплетаются в одну невидимую струну, материн двоюродный брат подыгрывает на стареньком пианино, и все проблемы будто бы отступают в тень. Гости уходят поздно, ложатся спать в доме Джонсов ещё позднее – моют посуду, наводят порядок.
Перед сном Мерседес подходит к дивану, на котором ей соседка по комнате уже закуталась в одеяло и готовится сомкнуть веки, наклоняется и целует Квинн в щёку.
- Ты чего? – удивлённо хихикает Квинн.
Мерседес пожимает плечами:
- Ничего. Спи, малышка.
- Спокойной ночи, мамочка, - смеётся Квинн и закрывает глаза, а Мерседес ещё пару минут стоит у её постели и пытается понять, что за торжество безумия творится в её душе.
Квинн потихоньку начинает казаться, что она нашла свой настоящий дом.
Старенькое фаберри+бриттанаОни бесцеремонно, нагло, бессовестно счастливы. Будто их озаряет солнце, недоступное другим. Всё началось на выпускном, когда Сантана, выбежавшая из зала после объявления королевы бала, вернулась обратно в компании Британни, спела дуэтом с Мерседес «Королеву танца» Аббы, не сводя с лучшей подруги глаз, а после этого подбежала к ней и поцеловала Брит в губы на глазах у всего честного народа. Часть тех, кто был рядом, замерла в удивлении, часть – присвистнула. Безусловно, многие догадывались, что этих двух связывает ну очень нежная дружба, но это всё равно было как снег на голову.
На следующий день после выпускного, который молва уже окрестила самым радужным в истории МакКинли, возмутительницы общественного спокойствия как ни в чём не бывало ходили, сцепившись мизинчиками, и сияли, как две начищенных монеты. На собрании хора они сели рядом. Арти, пристроившийся поотдаль, то и дело бросал на них хмурые взгляды, но, тем не менее, старался делать вид, что никакая девушка его вовсе и не бросала. В крайнем случае – он сам её бросил...
Отвлечься, нужно было отвлечься. Действительно послушать, о чём говорит мистер Шу. И Квинн старалась – но всё равно ловила себя на том, что посматривает в сторону Британни и Сантаны. Говорят, людям всегда интересны всяческие несчастья и катастрофы... что ж, возможно, но счастливые люди ведь тоже так притягивают взгляд. Спокойные – то есть, спокойная скорее Британни, Сантана нет-нет да оглядится: не перешёптывается ли кто? Не смотрит ли неодобрительно? Но всё равно.
Две счастливицы. Блондинка, которую издалека со спины, если не обращать внимания на рост, можно принять за неё, Квинн, особенно если бы они всё ещё ходили в форме болельщиц. И брюнетка, на месте которой так легко представить другую брюнетку – маленькую, менее смуглую и более нескладную...
Сантана смотрела ей в глаза. Очевидно, снова оглядывалась и заметила, что Квинн буравит их с Брит взглядом. Квинн сглотнула; несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Лопез вдруг кивнула ей и расплылась в улыбке, достойной Чеширского Кота.
Вот чёрт. Догадалась ведь, кажется. Ну, теперь пути обратно, видимо, нет.
В конце концов, кто, как не Квинн Фабрей, имеет право на счастье.
...- До завтра, ребята. Думайте над песнями для национальных!
- Рейчел.
- Да, Квинн? Что тебе от меня... я хотела сказать – ты что-то хотела?
- Ты никуда не спешишь? Нам... нам нужно поговорить.
Полудженовый куртофски, вроде пропущенной сцены в Born This way- I was born this way, hey!
I was born this way, hey!
I'm on the right track, baby,
I was born this way, hey!
Пропев последнюю строчку, хористы с воплями «йеее!» кинулись обниматься. Слаженно певшие и двигавшиеся, теперь они уж точно будто бы слились в единый живой организм – шумный, хлопающий по плечу и орущий «дай пять!». Дейв покосился на сидящую рядом Сантану – та сидела, сложив руки на груди, и не сводила тоскливого взгляда с весёлой толпы на сцене.
- Неплохо спели, да? – поинтересовался Дейв, надеясь, что это прозвучало достаточно небрежно. Перед глазами всё ещё стоял дерзко усмехающийся Хаммел в майке, надпись на которой сообщала, что ему нравятся парни.
- Д-да, - отстранённо отозвалась девушка. В том, как она сейчас говорила и смотрела, было что-то... механическое. – Здорово спели, - добавила она и резко поднялась. – Пошли отсюда, а? – это прозвучало бы умоляюще, если бы в голосе не было столько раздражения. Интересно, на кого она так злилась?
- Пошли, - легко согласился Дейв. Ему тоже хотелось поскорее покинуть зал.
- Карофски!
К ним, запыхавшись, спешил Курт. Дейв замер, как вкопанный, мысленно себя за это проклиная. Сантана, и не подумав его дожидаться, быстрым шагом направилась к выходу. Судя по всему, ей очень не хотелось пересекаться с кем-то из хористов, и Дейв был почти уверен, что этот «кто-то» - блондинка в майке, надпись на которой гласила, что хозяйка шмотки – дурочка.
Дейву и самому не хотелось пересекаться с большинством выступавших. Можно сказать, со всеми выступавшими. Но один из них уже стоял рядом.
- Ну? – более резко, чем хотелось, поторопил Дейв Хаммела. – Говори быстрее, меня моя девушка ждёт.
- Да? – Курт огляделся и убедился в том, что вышеупомянутой девушки уже и след простыл. – Хм, ладно... Собственно, я только хотел спросить: как тебе наше выступление?
Какого хрена он облизывает губы?! А, пить, наверное, хочется после пения...
- Нормально. Вы... я хочу сказать, ничего так вышло.
- Ты понял, для кого мы пели, Карофски?
Дейв бросил взгляд в сторону – так и есть, неподалёку маячит настороженный Финн. Небось ожидает, что его сестрёнку вот-вот снова обидит большой и злой Карофски.
- Для себя. Верно? – этот разговор начинал его нервировать. – Я так понял, вы этой песней и надписями на майках хотели сказать, что любите свои отклонения и гордитесь ими.
- Верно, но лишь наполовину. Только не отклонения, а особенности, - почти строго поправил его Курт. Он весело помахал своему сводному брату: типа, ничего такого, всё путём. Моей жизни ничего не угрожает. – Через песни исполнитель всегда обращается к тем, кто его слушает. Пытается донести до них какую-то мысль...
- Ты обо мне? – Дейв нахмурился. В зале, кроме них с «Джей Ло», зрителей не было.
- Да. И о твоей... о Сантане, кстати, тоже. Ты слышал, о чём поётся в этой песне, Дейв? Ни общественное мнение, ни стереотипы не должны мешать тебе быть собой. Только так можно стать по-настоящему счастливым.
Дейв напрягся.
- Ты не знаешь, каково это... – негромко начал он.
- Ошибаешься. Уж кто-кто, а я-то знаю. Во многом знаю благодаря тебе, - Курт грустно, но беззлобно улыбнулся. – И я ни на что не променяю возможность не притворяться и никому не лгать. Это такое... неповторимое ощущение.
Он ещё раз улыбнулся – вроде как на прощание? – и направился к своим. На полпути он неожиданно обернулся и весело крикнул:
- Подумай над этим, Карофски! Мы пели для тебя!
Дейв сдержанно кивнул и торопливо зашагал к дверям. Последние слова Хаммела звоном отдавались в ушах.
«Мы пели для тебя, Карофски».
Он – пел – для него.
"Человеческое счастье", AU в стиле "Людей-Х", вырванный из контекста кусок, G, Сантана и Арти
Лишь наши неродившиеся дети
Уже всё понимали на рассвете -
Что мир накроет шоковым цунами,
Что мир проснётся новым, но не с нами...
(Мара - Самолёты)
Уже всё понимали на рассвете -
Что мир накроет шоковым цунами,
Что мир проснётся новым, но не с нами...
(Мара - Самолёты)
- Привет, - Арти опустился на ступеньки рядом с Сантаной. Та равнодушно взглянула на него и тут же снова отвернулась. – Могу я присесть? В смысле, не помешаю?
- Ты уже присел, - буркнула девушка. – Пока не мешаешь, можешь попытаться продолжать в том же духе.
Помолчали. Слышно было, как громыхают, проезжая по шоссе за холмами, машины. Порыв ветра ударил в лицо, прихватив с собой сор и песчинки. Арти потёр оба глаза – живой и механический – и покосился на Сантану. Та сидела, отстранённо уставившись в одну точку, и, кажется, совсем не мёрзла в своём открытом, бесстыдно облегающем наряде. Сантана почти никогда не носила одежду с длинным рукавом – большинство лезвий было сосредоточены именно на коже рук. Точнее, под ней. Когда всё спокойно.
- Я провёл повторный анализ. Чтобы удостовериться, что ошибки нет, - осмелился всё-таки нарушить тишину Арти.
- Вот как? И что, нет её?
- Кого?
- Ошибки, сам же сказал.
- А, ну да. То есть, нет. Ошибки нет, - Арти побарабанил пальцами по ступеньке, на которой сидел. – И всё идеально сходится с тем, что она сама рассказывала. Шугар и вправду ваша дочь. Её выносила Бриттани. Её биологический отец – Финн...
- Что такого произойдёт между мной и Хадсоном через пять лет, что я выберу его отцом нашей с Бритт дочери? – раздражённо перебила Сантана. Исследователь пожал плечами – то ли действительно не понял, что вопрос риторический, то ли притворился, что не понял:
- Понятия не имею. Серьёзно, это единственное, что тебя волнует?
- Конечно, - Лезвие коротко и мрачно рассмеялась, и Арти поёжился: судя по всему, неуязвимая Сантана Лопез была на грани истерики. Женских истерик он не любил и боялся как явления, с которым неясно, как бороться. – Что ещё может меня волновать, когда у меня вдруг появляется пятнадцатилетняя дочь, пришедшая из будущего, где исполнились голубые мечты генерала Сильвестр и всех мутантов перебили?
- Не всех.
- Окей, остались те, кто в концлагерях. Замечательно.
- Замечательно даже не это, а вот что, - Арти вынул из одного из карманов своей неизменной жилетки диктофон, как две капли воды похожий на зажигалку, и нажал на кнопку. Зазвучал тонкий девичий голосок, заставивший Сантану чуть вздрогнуть:
- Раскол. Всё началось с развала команды. А потом... потом у вас была возможность предотвратить весь этот комшар, така-а-я возможность! Всё как на блюдечке лежало. Но вы её упустили, причём... глупо так. Ой, ты что, записываешь?
Кнопка снова щёлкнула.
- Похоже на то, что твердит нам мистер Шу. Давайте снова объединимся, ла-ла-ла.
- Уже. Ведь ты, и Бриттани, и Мерседес... вы вернулись, верно?
- Пока, - отрезала Сантана. – Пока.
Взрослая дочь. У неё. Это Бритт, кажется, восприняла всё как должное – её вообще хоть чем-то возможно удивить?! А для неё – как камнем по башке. Странно оттого, что это правда, странно слышать, как взбалмошная девчонка, поначалу так её раздражавшая, называет её мамой – она вообще в курсе, как это выглядит, между ними даже десяти лет разницы нет! И тоскливо, бесконечно тоскливо знать, что всё у них было. Была семья, был ребёнок...
И была смерть. Жили недолго – счастливо? – и умерли в один день. Только Сэм и Мерседес из всего Хора были в живых, когда телепатка по имени Бет Коркоран помогла Шугар Лопез перенестись в прошлое на двадцать лет назад, чтобы... всё исправить?
- У нас тут всё равно всё на соплях держится. Финн с Блейном скоро друг друга прикончат. Мэтт мёртв. Сэм...
- Сэм вернётся, - убеждённо заметил Арти. Лезвие хмыкнула:
- Бросит человеческое счастье ради того, чтобы снова присоединиться к команде неудачников, возомнивших себя супергероями? Точно?
Арти не ответил. Человеческое счастье... То, что стопроцентно не грозит никому из них. Не потому, что они ведут битву, которую, как теперь известно, проиграют. Просто не может быть человеческого счастья у девицы, которая умеет превращать свою кожу в миллионы острейших лезвий – будь она хоть трижды сногсшибательная красотка. У парня, чьи ноги ниже колена и левый глаз заменяют уродливые механические протезы – будь он хоть трижды гениальный учёный.
- Точно. Мы его друзья или как? А Квинн – Квинн тоже вернётся. Рейчел её хоть из-под земли достанет.
- Рейчел кого хочешь достанет.
Абрамс усмехнулся:
- Что есть, то есть... Слушай, я пойду к нашим. Ты... здесь останешься?
- Здесь, здесь. Хотелось бы побыть одной.
- Ладно.
Человеческое счастье, которое было у них с Бриттани. Порвать с прошлым, сохранить друзей, посадить дерево, построить дом. Родить... великовозрастную дуру, которая убеждена, что виртуозно управляет своими способностями, а сама чуть не разнесла к чертям весь особняк. Всё, чего им всё равно не видать.
Если они упустят тот шанс, который как на блюдечке лежал. Будет лежать.
- Эй, подожди. Хочу послушать, что вы там такое умное придумаете, - Сантана протянула к уже собравшемуся уходить Арти обе руки. – Помоги мне встать. У меня ноги болят.
- Лезвия только не выпускай, - попросил Арти. Девушка дёрнула плечом:
- Тебе подойдёт механическая ладонь.
- Очень мило, - Арти, нахмурившись, тем не менее, помог ей подняться с лестницы. – Не-а, с меня пока хватит... Так мы идём наверх?
- Идём, идём. Сам шевелись.
А Сэм – Сэм наверняка вернётся. В конце концов, друзья они все или как?..
Бриттана без названия, G, мелькает Гарепоттер- Да, Мерседес, - говорит Бриттани, прижимая телефон к уху плечом и складывая вещи в маленькую сумочку. – Понятно. Нет, что ты, всё нормально, правда. Надеюсь, у вас всё пройдёт хорошо. Ага. Ну, пока.
Сантана лениво приподнимает голову. Валяться на кровати в платье, в котором собираешься идти в кино, должно быть, не очень разумно. Плевать – ухоженность ей сегодня по образу не положена, да и вряд ли она ещё хоть раз в жизни наденет это. Хвала небесам, фильм, который они с Бритт сегодня собираются смотреть – последний в череде историй про мага-очкарика. Чего Бриттани так приглянулся этот «Гарри Поттер»? Фильмы как фильмы, книги как книги... тем более, из книг она прочла лишь первые четыре.
Но это же Бриттани. Ради неё можно стерпеть и дурацкую идею с костюмами. Ох, сколь правы сегодня те, кто когда-либо называл Сантану Лопез ведьмой...
- Ну, что Мерседес? – интересуется Сантана. Поднимает руку, смотрит, как переливается на свету глянцевый чёрный лак для ногтей. Бриттани, присев рядом на кровать, мотает головой:
- У неё изменились планы. Азимио позвал её в кафе; естественно, она согласилась.
- Азимио? – Сантана изумлённо хмурится. – А не Шейн, нет?
- Ох, точно. Шейн. Они так похожи, постоянно их путаю...
Бриттани грустно, и пусть она не пытается это отрицать.
- Забей, - Сантана утешающе проводит ладонью по щеке подруги. Бритт жмурится – ни дать ни взять, кошка. – Без них будет даже лучше, увидишь.
- Может быть, - Бриттани задумчиво пожимает плечами. – Я просто думала... было бы классно всем вместе сходить. Чтобы все наши, понимаешь?
«Армия Шустера», думает Лопез. «Сокращённо – АШ. Что может расшифровываться также как Армия Шизанутых».
- Раз уж все такие занятые – пускай катятся. Вот, кстати о катании – у нас зато будет свой собственный Гарри Поттер. Увечный малость – ну так война же...
- Ты про Арти? Не надо так о нём, - недовольно поджимает губы Бритт.
- Ладно, ладно.
Они садятся рядышком, и Бриттани, вооружившись чернильной ручкой, рисует на руке Сантаны Чёрную Метку. Старается, то и дело поглядывает на найдённый и распечатанный специально для этого образец. Ручка то почти колет, то касается совсем легко, щекотно. Сантана героически пытается не шевелиться.
- Я и не в обиде ни на кого, - снова заговаривает Бриттани, заканчивая рисовать. – Разве только Рейчел могла бы не говорить, что...
- Рейчел – тупица. Выскочка вроде этой Грейнджер. Забудь.
- Тебе не нравится Гермиона? Мне казалось, её все любят.
- Представь себе, не нравится. Беллатрикс, впрочем, тоже. Она шикарна, конечно, но больная на всю голову.
- А хоть кто-нибудь из персонажей тебе нравится? – Бритт засовывает ручку в кислотно-розовую карандашницу в виде ежа.
Переодетая в «больную на всю голову» Сантана окидывает подругу взглядом – от туфелек и полосатых гольфов до ярких серёжек и странных очков на носу.
- Мне нравится Луна, - заключает она.
Бриттани улыбается.
Бриттана, кроссовер с фильмом "Люди-Х: последняя битва", PG. Написано на all-fest по заявке: "AF1-4. Бриттани/Сантана. Кроссовер с "X-men". Хор - ученики Ксавье. Девочки помогают друг другу научиться контролировать способности. Какие - на усмотрение автора".
You're not alone
Together we stand
I'll be by your side,
You know I'll take your hand
When it gets cold
And it feels like the end
There's no place to go
You know I won't give in
No I won't give in
(Avril Lavigne, "Keep holding on")
Together we stand
I'll be by your side,
You know I'll take your hand
When it gets cold
And it feels like the end
There's no place to go
You know I won't give in
No I won't give in
(Avril Lavigne, "Keep holding on")
Её будят доносящиеся отЕё будят доносящиеся откуда-то издалека крики. Стрекоза рывком садится в постели, пытаясь понять, приснилось ей это или нет – или, может, она до сих пор спит, и ей только кажется, что она проснулась?
- Сантана! – громким шёпотом зовёт она и стучит по лесенке, ведущей на второй этаж их кровати. – Сантана!
- Её здесь нет, - Наяда, спящая на верхнем этаже второй кровати, находящейся в их спальне, тоже проснулась и теперь, отбросив одеяло, спускается на пол.
- Девочки! – сонно бормочет Аква и трёт глаза. – Что происходит?
- С Сантаной беда, Тина, - хмуро бросает Наяда. В коридоре – голоса, шаги; теперь ясно, что это точно не сон.
- Нет, - Стрекоза упрямо качает головой. Она, в отличие от Квинн Фабрей по прозвищу Наяда, не телепатка и будущее предвидеть тоже не умеет. Она не спорит с Квинн – ей просто не хочется верить в то, что с Сантаной что-то стряслось. – Нет...
Выскочив из комнаты, она замечает много мутантов, спешащих в общую гостиную – и бежит туда же, босиком по холодному полу; Квинн и Тина торопливо шагают позади. Войдя в гостиную, Стрекоза пробирается сквозь толпу, осторожно, но целеустремлённо расталкивая всех локтями, и, наконец, видит подругу – та сидит на диване и рыдает взахлёб, закрыв лицо руками. Стрекоза бросается к ней, но Сантана в ужасе отклоняется в сторону и сжимается, обхватив колени рукми и пряча лицо:
- Нет, Брит! Не подходи ко мне!
Только теперь Бриттани замечает Пака. Его поддерживают под руки Шторм и Россомаха и, кажется, собираются отвести его в больничное крыло. Руки Ноа, его грудь – в мелких порезах, в крови; на руках Сантаны и её шёлковой ночной рубашке тоже кровь, но порезов нет.
- Я ничего не делал... просто обнял... а она... – растерянно бубнит Пак.
- Я не хотела! – всхлипывает Сантана. Бриттани снова протягивает руку, чтобы погладить подругу по голове, но та опять уклоняется, не даётся. – Я нечаянно... оно само, я не знаю, как так вышло... Уйдите все! – неожиданно злобно кричит она, оглядывая собравшихся. – Убирайтесь! Не прикасайтесь ко мне!
Стрекоза отступает назад. Сантану сейчас действительно лучше не трогать. Во всех смыслах, наверное.
***
- Они знают не больше, чем я, - бесцветным тоном говорит Сантана. Она всё ещё лежит в кровати; Наяда и Аква уже ушли, Брит, одетая и с сумкой на плече, не желая идти на урок без подруги, стоит на лесенке, опираясь локтями на бортик кровати Сантаны. – Какого хрена мне надо было полночи лежать на кушетке со всякими датчиками на теле, если никто всё равно не может мне объяснить, почему я больше не контролирую свои способности?
Старинный обычай школы Чарльза Ксавье «для одарённых детей» - награждать каждого мутанта кличкой, отражающей его способности. Ну, или просто пафосной и впечатляющей, как у Квинн. Прозвище Сантаны скорее по способностям – Лезвие. Иногда на её коже появляется множество маленьких, острых-преострых лезвий. Насколько Брит знает – а она особо не вникала в подробности, поскольку подозревала, что ничего не поймёт, да и вообще придерживалась мнения, что мутацию лучше и приятнее воспринимать как чудо природы – дело в особенностях кожного покрова, никакого металла, как у Россомахи, в организме Сантаны нет. И лезвия правильнее было бы называть иглами, как у дикообраза или ежа. Но для игл они толстоваты, да и прозвище уже приклеилось.
Раньше лезвия появлялись исключительно тогда, когда Сантана того желала. Но в последнее время с ней творилось что-то непонятное.
- Ты пойдёшь на занятия? – интересуется Брит. Сантана поджимает губы:
- Нет. Не хочу. Не хочу ни с кем пересекаться.
- Ты же не можешь всю жизнь ни к кому не прикасаться.
- А что мне тогда делать? От меня и так все шарахаются уже, - огрызается Сантана, поднимая голову с подушки и опираясь на локоть. – Смотри: сначала Рейчел, потом ты, теперь Пак... В следующий раз я точно кого-нибудь убью. И никто не поверит, что я этого не хотела.
Стрекоза задумчиво разглядывает подругу, потом переводит взгляд на открытое окно.
- Знаешь что... ты права. Не пойдём на уроки. По крайней мере, на первый.
- Нет, ты-то иди...
- Пойдём посидим в саду, на нашем месте. Может, что-нибудь придумаем, - Бриттани протягивает Сантане руку. – Идёт?.
Лезвие несмело улыбается.
- Ну... идёт. Подожди, я оденусь.
Бриттани вопросительно смотрит на неё, ожидая, когда подруга возьмёт её за руку.
- Не надо этого, Брит. Я могу опять... опять сделать тебе больно.
Правая ладонь Стрекозы всё ещё в тонких красноватых шрамах.
- Возьми хотя бы за палец. Мизинцем за мизинец. Это ведь не прикосновение вообще, так... ерунда.
- Ты как ребёнок, Брит-Брит, - смеётся Лезвие.
И цепляется своим мизинцем за её.
***
- Давай подумаем вместе над тем, как можно избежать того, чтобы ты снова кого-нибудь порезала, - предлагает Стрекоза. Они сидят на лавочке, почти окружённой стеной из кустов – самое укромное место в саду. Наверное, мало кто, помимо них, знает о его существовании. – Я понимаю, предложение подумать немного странно звучит из моих уст. Но...
Лезвие натянуто улыбается. Умственные способности Бриттани – притча во языцах. То, что квадратный корень из четырёх – это радуга, а Арти – реинкарнация покойного Профессора Икс, давно уже стало народными приколами их школы. Только такой, как Брит, позволительно сказать суровому Россомахе, что он похож на её кота, особенно когда курит, и возможно остаться после таких заявлений живой. Лезвие и сама нередко подтрунивает над подругой – но не любит, когда это делают другие. Они не знают грани. А многие из них, кто мало общался с Брит или не общался с ней вовсе, не знают и того, что временами она может быть поумнее иных.
- Окей, давай. Только это ни к чему не приведёт.
- Ну почему же? Вдруг мы случайно найдём ответ? – упорствует Брит. Её наивная вера в то, что всё может наладиться, одновременно смешит и успокаивает Сантану. - Расскажи про те случаи, когда лезвия появлялись, но ты этого не хотела.
- Я ведь уже рассказывала.
- По отдельности. А теперь давай про все разом.
- Думаешь, можно выявить что-то общее? Да нет его. Просто я всякий раз не думала вообще об этих идиотских штуках, а они вылезали. Я всегда о чём-то постороннем думала: с Рейчел – как она меня задолбала, с тобой – что сейчас мы пойдём в гостиную и отвоюем лучшие места у телевизора, с Паком... господи, да о чём я в тот момент могла думать, ну понятно же, что о сексе. Я никому не желала зла... то есть Рейчел желала, конечно, но я не собиралась сама делать ей больно. Я просто хотела, чтобы она голос потеряла – тогда она заткнулась бы...
- Ну ладно. А что ты чувствовала? Когда прикасалась к нам? Я имею в виду не раздражение там или радость, а...
- А что можно чувствовать, когда кого-то трогаешь? Что тепло. Или, если руки холодные, прохладно. Чувствовать, шершавая кожа у человека или гладкая. Всё. Я не понимаю, к чему ты клонишь.
- Может, если когда тебя трогают, ты научишься убеждать себя, что ничего не чувствуешь... – задумчиво тянет Бриттани. – Может, тогда лезвия не будут появляться. Они ведь реагируют только на прикосновения. А если представить, что прикосновения нет...
- Бред какой-то. Это же невозможно.
- Почему? Вот, смотри, - Стрекоза накрывает руку Лезвия своей. – Что ты чувствуешь?
Сантана хмурится:
- Убери руку, Брит.
- Что ты чувствуешь, Сантана?
- Тепло. Приятно. И руки у тебя нежные.
Бриттани невольно улыбается. Ей нравится слышать это. Особенно от Сантаны. Но сейчас надо думать о другом.
- Попробуй отвлечься. Представь, что это не рука, а, я не знаю... шарф.
- Ага. Шарф. А ты, следовательно, Курт, да, Брит?
- Нет, просто... ай!
Капелька крови, переливаясь, краснеет на белой коже. Сантана в ужасе сжимается в комок.
- Опять, - напуганно шепчет она и с ненавистью смотрит на свою руку. Острие уже исчезло. – Видишь, опять...
- Ничего, - Стрекоза легкомысленно вытирает руку о джинсы. – Попробуем снова...
- Нет, - Лезвие улыбается как-то непривычно, не счастливо и не ехидно, а грустно. – Не попробуем.
Бриттани вздыхает. Ну вот, настроение Сантаны опять испорчено.
- Жаль, что я не могу ничего сделать для того, чтобы тебе стало лучше.
- Станцуй для меня, Брит. Ты же знаешь, я люблю смотреть, как ты танцуешь.
У Бриттани сейчас нет особого желания танцевать. Но она встаёт, отходит чуть в сторону и, представляя, что слышит музыку, начинает кружиться. Вскидывает руки, выгибается, припадает к земле, молниеносно поднимается. На ней топ с открытой спиной, и хрупкие на вид, но выносливые и сильные стрекозьи крылья ничто не стесняет; Бриттани расправляет их и начинает медленно подниматься в воздух, не переставая кружиться. Танец и полёт – два занятия, которые нравятся Брит, наверное, больше всего в жизни, а их объединение – тем более. Сантана наблюдает с земли; даже сверху Стрекоза видит, что глаза подруги блестят, снова блестят, и это так замечательно, что ей приходит в голову: если надо будет танцевать вечно для того, чтобы Лезвие не грустила, она будет это делать.
Она танцует в воздухе ещё некоторое время, а потом спускается на землю – в шаге от Сантаны. И, не касаясь её руками, не прижимаясь, не подходя слишком близко – дотягивается и целует в губы. Сантана отвечает не так, как обычно – не жадно и требовательно, не покусывая чужих губ, а нежно и спокойно. Как будто... благодарно. Устало.
- Видишь, - шепчет Бриттани, отстраняясь, - ничего же не случилось. Это потому, что ты не думала о том, что чувствуешь, когда к кому-то прикасаешься.
- Это потому, что на губах у меня нет лезвий, Брит. Я не могу ничего не чувствовать, когда целуюсь. Особенно с тобой.
Бриттани смущённо улыбается. Она знает, что многие мальчики в школе целуются лучше – сама проверяла. Но ей приятно, что Сантана выделяет именно её. Они возвращаются в дом, сцепившись мизинцами; Сантана думает о том, что надо будет как-то объяснить, почему их не было на первом уроке, и что, возможно, не всё так плохо, как казалось ночью.
Бриттани думает о том, что не бросит Сантану. Что бы ни случилось. Никогда.
Мерседес/Квинн, PG. Написано на all-fest по заявке: "AF1-27. Мерседес/Квинн. Что происходило в доме Мерседес после переселения туда Квинн." Попахивает неканоном - в сериале Квинн вроде как заселили не в одну комнату с Мерседес, а в свободную.Квинн не хочет быть кому-либо в обузу.
- Ну вот, моя каморка, - стараясь говорить небрежно и не показывать того, что она чуточку напряжена, произносит Мерседес. «Каморка», на самом-то деле, очень даже уютная, хоть и небольшая, комната, но Мерседес не уверена, что гостье понравится. Мебель далеко не новая, местами обшарпанная – с первого взгляда не заметно, но тем не менее. Куча рамок с фотографиями на стенах – больше, чем надо, возможно. Все горизонтальные поверхности заставлены безделушками, завалены всякой ерундой; повсюду лоскуты ткани, катушки, мотки тесёмок. Старая громоздкая швейная машина в углу. Больше похоже на обитель сумасшедшего модельера – или просто сумасшедшего. На любителя, должно быть. Тем более что у Квинн-то наверняка в комнате всегда был идеальный порядок – под стать хозяйке.
Но Квинн не так безупречна, как может показаться тому, кто с ней не знаком. Безупречные девушки беременеют, только когда школа уже позади. И родители у безупречных девушек соответственные – а не ублюдки, которые выгоняют дочь на улицу вместо того, чтобы поддержать её в трудную минуту... И Квинн, кажется, её новое жилище очень даже нравится. Но она всё равно явно чувствует себя не в своей тарелке.
- Будешь спать на вот этом диване. Устраивает?
- Да, конечно! Только чей он? Я что, кого-то, так сказать... выживаю?
Мерседес смеётся:
- Расслабься! Он для гостей. Когда к нам приезжает бабушка, её вечно подселяют ко мне.
Квинн несмело улыбается и ставит на пол свою сумку с вещами.
Квинн не хочет злоупотреблять ничьим гостеприимством.
- Я помогу, можно? – Квинн заглядывает на кухню. Мерседес и её мать готовят обед: миссис Джонс суетится у плиты, сама Мерседес за столом ловко и быстро режет овощи для салата. Мерседес уже собирается выдать что-нибудь снисходительное типа «да сиди уж, ты только приехала», но мать её опережает:
- Было бы очень любезно с твоей стороны, дочка.
«Дочка». Мать встречает всех её друзей так, точно знает их тысячу лет. Интересно, такая фамильярность действительно всем нравится? Но Квинн рада такому отношению – тёплому, может быть, в последнее время непривычно тёплому для неё. И мягкая улыбка на её лице заставляет Мерседес забыть все «а может». Она никогда прежде не испытывала особого смущения, принимая дома друзей – и начинать не надо.
- К нам сегодня придут родственники. Ты готова к большому шумному чёрному семейному ужину?
- Я впишусь? – смеётся Квинн, нарезая салат. Мерседес подмигивает:
- Не бойся, среди нас нет расистов.
Ей приятно видеть Квинн радостной – наконец-то радостной. Почему некоторые утверждают, что беременные женщины нехороши внешне? Квинн похожа на прекрасную волшебницу.
Квинн хочется быть красивой – насколько это возможно в её положении.
- Я похожа на пивной бочонок на ножках, - бормочет Фабрей, выбирая наряд к ужину.
- Не пори чушь, милая. Кто тебе это сказал?
- Сама вижу.
- Тогда надень очки, потому что ты явно видишь что-то не то. Эй, чего стряслось?
Квинн, вдруг переменившись в лице, опускается на кровать Мерседес, держа руку на голом животе.
- Ой...
- Ну что? – нетерпеливо восклицает та, взволнованно присаживаясь рядом. Силы небесные, неужели ей плохо? Сердце Мерседес колотится быстро-быстро; рука находит руку Квинн и крепко сжимает её. – Что с тобой, Квинн?
- Ничего... Не волнуйся так. Просто ребёнок пихается. Это всегда так странно... Я дура, да?
- Вовсе не дура, - облегчённо возражает Мерседес. – Только не вздумай больше меня пугать, окей?
Квинн торопливо кивает.
- Вот... Чувствуешь? – она прижимает ладонь подруги к своему животу. Он почему-то кажется горячим-горячим, кожа – нежная; Мерседес кажется, будто её ладонь обжигает этим ласковым жаром, и он ползёт по её руке не то выше, выше – к сердцу, не то ниже, куда-то к животу. Ей становится неловко от этого странного ощущения, но руку она не отдёргивает.
- Да. Чувствую.
Квинн отрешённо смотрит в окно.
- Я иногда думаю... вот отдам я её кому-то, - наконец произносит она. – А вдруг это будут недобрые люди? Я боюсь представлять, что её жизнь сложится плохо, но... я же не могу её оставить себе. Я боюсь. И отдавать – боюсь.
- Ох, Квинн, - бормочет Мерседес, чувствуя себя вконец несчастной и бесполезной из-за того, что никак не может помочь. И они сидят на кровати некоторое время, обнявшись – пока не вспоминают, что скоро придут гости.
...Потом, за столом, когда отец Мерседес – высокий, тучный, громкоголосый мужчина – упоминает о том, что его дочь и эта «вот эта славная мисс» поют в школьном хоре, все собравшиеся принимаются упрашивать девушек спеть, Мерседес неуверенно затягивает „Smooth operator” Шаде; Квинн подхватывает, голоса подруг переплетаются в одну невидимую струну, материн двоюродный брат подыгрывает на стареньком пианино, и все проблемы будто бы отступают в тень. Гости уходят поздно, ложатся спать в доме Джонсов ещё позднее – моют посуду, наводят порядок.
Перед сном Мерседес подходит к дивану, на котором ей соседка по комнате уже закуталась в одеяло и готовится сомкнуть веки, наклоняется и целует Квинн в щёку.
- Ты чего? – удивлённо хихикает Квинн.
Мерседес пожимает плечами:
- Ничего. Спи, малышка.
- Спокойной ночи, мамочка, - смеётся Квинн и закрывает глаза, а Мерседес ещё пару минут стоит у её постели и пытается понять, что за торжество безумия творится в её душе.
Квинн потихоньку начинает казаться, что она нашла свой настоящий дом.
Старенькое фаберри+бриттанаОни бесцеремонно, нагло, бессовестно счастливы. Будто их озаряет солнце, недоступное другим. Всё началось на выпускном, когда Сантана, выбежавшая из зала после объявления королевы бала, вернулась обратно в компании Британни, спела дуэтом с Мерседес «Королеву танца» Аббы, не сводя с лучшей подруги глаз, а после этого подбежала к ней и поцеловала Брит в губы на глазах у всего честного народа. Часть тех, кто был рядом, замерла в удивлении, часть – присвистнула. Безусловно, многие догадывались, что этих двух связывает ну очень нежная дружба, но это всё равно было как снег на голову.
На следующий день после выпускного, который молва уже окрестила самым радужным в истории МакКинли, возмутительницы общественного спокойствия как ни в чём не бывало ходили, сцепившись мизинчиками, и сияли, как две начищенных монеты. На собрании хора они сели рядом. Арти, пристроившийся поотдаль, то и дело бросал на них хмурые взгляды, но, тем не менее, старался делать вид, что никакая девушка его вовсе и не бросала. В крайнем случае – он сам её бросил...
Отвлечься, нужно было отвлечься. Действительно послушать, о чём говорит мистер Шу. И Квинн старалась – но всё равно ловила себя на том, что посматривает в сторону Британни и Сантаны. Говорят, людям всегда интересны всяческие несчастья и катастрофы... что ж, возможно, но счастливые люди ведь тоже так притягивают взгляд. Спокойные – то есть, спокойная скорее Британни, Сантана нет-нет да оглядится: не перешёптывается ли кто? Не смотрит ли неодобрительно? Но всё равно.
Две счастливицы. Блондинка, которую издалека со спины, если не обращать внимания на рост, можно принять за неё, Квинн, особенно если бы они всё ещё ходили в форме болельщиц. И брюнетка, на месте которой так легко представить другую брюнетку – маленькую, менее смуглую и более нескладную...
Сантана смотрела ей в глаза. Очевидно, снова оглядывалась и заметила, что Квинн буравит их с Брит взглядом. Квинн сглотнула; несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Лопез вдруг кивнула ей и расплылась в улыбке, достойной Чеширского Кота.
Вот чёрт. Догадалась ведь, кажется. Ну, теперь пути обратно, видимо, нет.
В конце концов, кто, как не Квинн Фабрей, имеет право на счастье.
...- До завтра, ребята. Думайте над песнями для национальных!
- Рейчел.
- Да, Квинн? Что тебе от меня... я хотела сказать – ты что-то хотела?
- Ты никуда не спешишь? Нам... нам нужно поговорить.
Полудженовый куртофски, вроде пропущенной сцены в Born This way- I was born this way, hey!
I was born this way, hey!
I'm on the right track, baby,
I was born this way, hey!
Пропев последнюю строчку, хористы с воплями «йеее!» кинулись обниматься. Слаженно певшие и двигавшиеся, теперь они уж точно будто бы слились в единый живой организм – шумный, хлопающий по плечу и орущий «дай пять!». Дейв покосился на сидящую рядом Сантану – та сидела, сложив руки на груди, и не сводила тоскливого взгляда с весёлой толпы на сцене.
- Неплохо спели, да? – поинтересовался Дейв, надеясь, что это прозвучало достаточно небрежно. Перед глазами всё ещё стоял дерзко усмехающийся Хаммел в майке, надпись на которой сообщала, что ему нравятся парни.
- Д-да, - отстранённо отозвалась девушка. В том, как она сейчас говорила и смотрела, было что-то... механическое. – Здорово спели, - добавила она и резко поднялась. – Пошли отсюда, а? – это прозвучало бы умоляюще, если бы в голосе не было столько раздражения. Интересно, на кого она так злилась?
- Пошли, - легко согласился Дейв. Ему тоже хотелось поскорее покинуть зал.
- Карофски!
К ним, запыхавшись, спешил Курт. Дейв замер, как вкопанный, мысленно себя за это проклиная. Сантана, и не подумав его дожидаться, быстрым шагом направилась к выходу. Судя по всему, ей очень не хотелось пересекаться с кем-то из хористов, и Дейв был почти уверен, что этот «кто-то» - блондинка в майке, надпись на которой гласила, что хозяйка шмотки – дурочка.
Дейву и самому не хотелось пересекаться с большинством выступавших. Можно сказать, со всеми выступавшими. Но один из них уже стоял рядом.
- Ну? – более резко, чем хотелось, поторопил Дейв Хаммела. – Говори быстрее, меня моя девушка ждёт.
- Да? – Курт огляделся и убедился в том, что вышеупомянутой девушки уже и след простыл. – Хм, ладно... Собственно, я только хотел спросить: как тебе наше выступление?
Какого хрена он облизывает губы?! А, пить, наверное, хочется после пения...
- Нормально. Вы... я хочу сказать, ничего так вышло.
- Ты понял, для кого мы пели, Карофски?
Дейв бросил взгляд в сторону – так и есть, неподалёку маячит настороженный Финн. Небось ожидает, что его сестрёнку вот-вот снова обидит большой и злой Карофски.
- Для себя. Верно? – этот разговор начинал его нервировать. – Я так понял, вы этой песней и надписями на майках хотели сказать, что любите свои отклонения и гордитесь ими.
- Верно, но лишь наполовину. Только не отклонения, а особенности, - почти строго поправил его Курт. Он весело помахал своему сводному брату: типа, ничего такого, всё путём. Моей жизни ничего не угрожает. – Через песни исполнитель всегда обращается к тем, кто его слушает. Пытается донести до них какую-то мысль...
- Ты обо мне? – Дейв нахмурился. В зале, кроме них с «Джей Ло», зрителей не было.
- Да. И о твоей... о Сантане, кстати, тоже. Ты слышал, о чём поётся в этой песне, Дейв? Ни общественное мнение, ни стереотипы не должны мешать тебе быть собой. Только так можно стать по-настоящему счастливым.
Дейв напрягся.
- Ты не знаешь, каково это... – негромко начал он.
- Ошибаешься. Уж кто-кто, а я-то знаю. Во многом знаю благодаря тебе, - Курт грустно, но беззлобно улыбнулся. – И я ни на что не променяю возможность не притворяться и никому не лгать. Это такое... неповторимое ощущение.
Он ещё раз улыбнулся – вроде как на прощание? – и направился к своим. На полпути он неожиданно обернулся и весело крикнул:
- Подумай над этим, Карофски! Мы пели для тебя!
Дейв сдержанно кивнул и торопливо зашагал к дверям. Последние слова Хаммела звоном отдавались в ушах.
«Мы пели для тебя, Карофски».
Он – пел – для него.
@темы: Glee is about lesbians and opening yourself to joy, расписываем ручку